Город-Перекресток
Sep. 28th, 2008 08:52 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
luar_sollРассказ, около семи рукописных страниц мелким почерком, 17375 символов в Notepadе. Написал за два дня.
Очень жду ответов, как он вам.
Эпиграф:
"Или Город-Порт, город, из которого уходят все поезда, откуда можно уехать в любое место, но в котором можно побывать только один раз в жизни, где рядом располагаются обычный вокзал и сверкающий космодром, и небольшая старинная гавань. Говорят, там пересекаются все пути. И еще говорят, что там можо встретить потерянного навсегда друга"
(с) Лин Лобарев, "Дорога, которая никогда не кончается"
"Молодой человек, вам через полчаса выходить," - разбудила меня полная тетя-проводница. Я подивился, что вообще спал - в поездах это мне удавалось крайне редко - отцепил от сетчатой полки для полотенец и прочих необходимых в дороге предметов, посмотрел на них. Меня подняли подозрительно рано. Мне еще часов пять ехать, я же в Севастополь. Но проводница успела уйти, кричать я не хотел, дабы не будить соседей. А значит, надо было сползти с насиженной-належанной обжитой и привычной верхней полки и осторожно, не мешая спящим на боковых, просочиться в купе проводников.
Но очутившись внизу и взглянув в окно, я увидел серую хмарь и слабо моросящий дождик. Покидать поезд окончательно расхотелось, я зевнул, но тем более надо было идти и выяснять, какого, собственно, черта. Проводница, увидев мою сонно-помятую физиономию, предложила мне кофе. На халяву. Но удивляться уже было тяжело, да и гораздо больше меня волновал пейзаж, проносящийся за окном. Вместо ожидаемого бескрайнего раздолья казацких степей юго-восточной Украины взору моему открывались совершенно среднерусские, если не более северные, леса, перемежавшиеся индустриально-постапокалиптическими видами полуразрушенных заводов и незавершенных строек. Я ехал не туда. И этим и объяснялась необходимость высадки. Но ведь еще вчера мы двигались как надо. Курск, Белгород, ночью - Харьков и господа украинские таможенники.
Быстро допив обжигающий кофе, я вернулся к своей полке, так никого ни о чем и не расспросив. Собрал постель. Несмотря на шум, издаваемый мной, соседи не просыпались. Стащил с третьей полки небольшой видавший виды рюкзак со своими нехитрыми пожитками. Приготовился выходить. В Севастополе меня никто не ждет, я надеялся лишь на удачу, что получится по прибытии снять койко-место недалеко от берега, так что маленькое приключение не могло особо сильно мне помешать.
И вот я стоял на перроне, с рюкзаком за плечами, уже попрощавшись с проводницей. Поезд медленно уползал, продолжая свой вечный, уж по крайней мере пожизненный путь. Тут до меня дошла еще одна странность. В Москве я садился в обычный зеленый вагон. Уходящий же поезд был красным, как, например, "Красная Стрела". А из динамиков где-то надо мной звучало "Прощание славянки".
Других поездов не было, перрон был пуст: ни скамеек, ни бомжей, ни бабулек с газетами, ни дедулек с фруктами и мороженым. Особых архитектурно-дизайнерских изысков тоже не было заметно. Внизу заросшие травой, полувросшие в землю деревянные шпалы и потускневшие рельсы, прямо подо мной - платформа, асфальтированная, по-столичному высокая. С одной стороны - на удивление чистый, без всяких граффити, заводской забор, с другой - бетонная коробка здания вокзала. Закончив процесс оглядывания, я направился именно в последнюю, купить чего-нибудь съестного - и выйти в город. И узнать, что это за город. Ибо на перроне не было никакой таблички, никакой вывески, никакого "Добро пожаловать в...", и, уж конечно, никакого намека на табло прибытия-убытия поездов. Заходили ли сюда другие составы, кто вообще посещал этот город - я не знал.
Здание вокзала было не оживленней, чем платформа. Я нашел автомат, выдающий кофе и шоколадки, с удивлением обнаружил, что он принимает рубли, но не принимает гривны, и порадовался, что еще не успел поменять деньги. Шоколадки были исключительно загранично-невкусные, которые я мог бы съесть разве что проголодавшись окончательно и бесповоротно. Да и то не факт, что столь сладко-липкая еда придется по вкусу моему желудку.
Кафешка, книжный магазин и кассы здесь, конечно, тоже имелись, но какой в них смысл, если они закрыты? Если все заперто на замки, большей частью дачно-амбарные, их ничего не стоит открыть складным супер-ножом, у меня там даже отвертка есть, но зачем...
Я вышел из вокзала на улицу. Ничего не менялось. Пусто, безлюдно. Редкие капли дождя. Темный сырой асфальт. Но город все же зеленый. Деревья, кусты. Некоторые цветут. Какие - не пойму, не силен я в ботанике. И не только цветут, но и пахнут на полгорода. Воробьи чирикают. Голуби воркуют. Но в окружающих домах - здесь они похожи на родные московские хрущевки да на корпуса безумного НИИ - закрыты все окна, свет не горит, не вывешено на балконы только что постиранное белье, не греются ленивые кошки, вообще движения не чувствуется. А вот велосипеды и лыжи на тех же балконах, цветы на подоконниках - были. Казалось, район покинут буквально вчера всеми своими млекопитающими обитателями, казалось, они ушли быстро, не успевая забрать все вещи, но и не надеясь вернуться.
Я свернул во дворы. Идти по пустому проспекту было как-то уж совсем не по себе. Я шел - и вспоминал свое детство, неяркость окраинных дворов с облупившейся краской город и вечно недостающими досками качелей. Тогда почти не было игрушек, старые оказались поломаны уже старшими братьями и соседями, новых было не купить, а о возможности существования тех, которыми играют нынешние дети, мы тогда даже и не подозревали.
Во втором из дворов на качелях сидел человек. Первый человек, увиденный мною в этом городе. Он был совершенно не к месту, он нарушал безлюдность. Но все же я подошел к нему. Он был молод, примерно мой ровесник, в бежевой в коричневую клетку рубашке, почему-то абсолютно сухой, несмотря на морось, черных джинсах, со светлыми взлохмаченными волосами. На правой руке его болталась пара уже совершенно вылинявших нитяных фенек с намертво затянувшимися узелками завязок и растрепанными хвостиками.
Наконец заметив меня, он поднял голову. Лучше бы этого не делал. Глаза были темные, но совершенно никакие, пустые, безмысленные. Они казались приклеенными к его лицу с пушистыми ресницами и по-детски пухлыми щеками.
- Это Перекресток, - неожиданно произнес он бесцветным, механическим голосом. Так разговаривают программы, читающие вслух текстовые файлы. Но, наверно, именно поэтому я непроизвольно дернулся, отшатнулся, отступил на шаг.
- Что?
- Это Перекресток. Здесь пересекаются - Пути, - столь же безжизненно произнес он, на его лице, помимо губ, не дрогнул ни один мускул, но что-то подсказывало мне - он считает, что все сказал, спрашивать дальше - бесполезно.
Я кивнул, отошел, повернулся к нему, поднял в прощальном салюте руку. К моему удивлению, он ответил мне тем же, а потом, уже в спину, вдогонку мне, донеслись слова:
- Не возвращайся. Слышишь - не возвращайся никогда!
Эти слова должны бы были показаться мне угрозой. Но почему-то я не чувствовал в них зла или недоброжелательности, их истинный смысл ускользал от меня, как кусок мокрого мыла при попытке стирать что-то вручную.
Мне было страшно.
Я шел куда попало: пока не попадались дома или заборы - напрямик, потом в сторону. Город постоянно менялся. Вот я на узких улочках между невысокими старинными домами, стоящими вплотную друг к другу - совсем как в центральной Европе. Вот многоэтажная застройка из стекла и металла, вот - коттеджи...
И по-прежнему никого.
Вдруг я почуял запах йода. Водоросли. Море.
Порт.
Странный городок - как там, Город-Перекресток? - оказался еще и приморским. В порту не было кораблей, жирафы грузовых кранов стояли не двигаясь, но волны ударялись в бетон. Они-то никуда не могли деться, они оставались живыми.
Сквозь тучи проглянуло солнце. Дождь прекратился. В небе мелькнуло что-то непонятное. Падающая звезда? Но не днем же? Комета? Они медлительней... Это что-то постепенно опускалось где-то вроде бы не так уж далеко.
Все направления равны, когда не знаешь, куда идти. Можно и туда. Посмотрю.
Хотя бы понять...
Солнце было не того цвета, не той яркости, не того размера, какого вроде бы полагается быть солнцу. Да и просто... Ну нет в России таких городов, моря у нас на такой широте нет, ну не во Владивостоке же я! Проще поверить в иной мир, что и сделаю, тем более, не только в море дело. Это будто мозаика из улиц и кварталов разных городов и стран.
Вот так размышляя, я наткнулся на трамвай, шедший вроде бы в нужную сторону. Кондуктора не было, вагоновожатого - тоже, он ехал совершенно самовольно и самостоятельно. Остановился. Открыл двери. Я сделал шаг по направлению к ним, но тут где-то в мыслях прозвучало: "Вы уверены, что хотите покинуть Перекресток?" Я невольно вспомнил родной компьютер и винду, но в данном случае предупреждение было кстати.
Эти слова обладали интонацией, и смысл мог быть только один: это необратимо. Я покачал головой. Трамвай - это хорошо, но уезжать ничего не поняв... Как-то это глупо, неправильно. Запомню этот трамвай, захочу уехать - вернусь. По крайней мере, я теперь знал, что отсюда уехать - можно.
Дома становились выше. Бетонные коробки. Потом этот квартал резко оборвался (а трамвайные рельсы давно уже ушли куда-то в сторону), его сменили закрытые наглухо заводы с узкими-узкими, заросшими крапивой, полынью и лопухами проходами между заборами. Через эти проходы я и шел, видя лишь полосу неба наверху и бесконечность стен впереди, отчаянно надеясь, что у нее все-таки будет конец, что она обманчива.
Кончилась.
Передо мной расстилался заросший ромашками луг, со странными выгоревшими кругами. Блестели какие-то металлические штуковины, в среднем размером чуть больше газетного киоска. Они были до невозможности отполированные, и...
Вот послышался шум, из-под одной из штуковин повалил дым, возникло пламя, и она медленно-медленно вертикально поднялась над лугом и ушла в небо. Она опалила траву под собой, но огонь не распространялся. Я был готов голову дать на отсечение, что это какая-нибудь гравицапа из фантастической реальности.
Но на это не было времени. Из зарослей кустов неподалеку от меня вынырнула хрупкая девушка, и я едва не упал от неожиданности. Нет, нет, девушек я не боялся... Но она уже четыре года как уехала в Америку, и я знал, что она погибла там в авиакатастрофе. А вот теперь стояла совсем рядом, живая и здоровая, глядя туда, куда улетела "гравицапа".
Потом обернулась ко мне, ласково так посмотрела:
- Здравствуй...
Она тогда, давно относилась к окружающим не так, как другие. Не флиртовала с мальчиками, не состязалась в нанесении боевого макияжа с девчатами, она была открытой, простой в общении и веселой.
Она не была красавицей, но светло-русая ее коса была гордостью не только ее, но и всего класса.
- Здравствуй, Ира. Ты ничуть не изменилась.
- А ты повзрослел...
В ее речи чуть-чуть чувствовался какой-то английский акцент. Почти четыре года сделали свое дело.
Говорить не получалось. Единственным, что вертелось на языке, было: "как здорово, что ты все-таки жива"... Но это звучало как-то неверно. Вдруг я просто ошибся, перепутал ее с кем-нибудь еще...
- Ник, скажи, ты - тоже?
В этих словах было столько горечи, что я понял, что именно "тоже", и покачал головой. Объяснений она не потребовала, так что даже если вопрос был не о том, о чем подумал я, то правильный ответ я все равно угадал.
Но все же я поспешил добавить то, что узнал от странного парня с пустыми глазами:
- Ира, это Город-Перекресток...
Она кивнула.
- Ник, я покажусь тебе жутко бестактной, но... ты не видел Ричи?.. моего мужа... - она замялась, вспомнила, что я не знаком с ее мужем, достала из кармана фотокарточку... Светлые взлохмаченные волосы, пушистые ресницы... Но нынче серебро было залито черной непроглядной краской. На руке у Ирины были точно такие же линялые феньки.
Я покачал головой. Не стоило ей раньше времени говорить. Может, я еще ошибся, и это был вовсе не ее муж, а кто-то другой. Может, все обойдется.
- Он тогда сказал: встретимся на Перекрестке, - задумчиво проговорила Ирина, не обращаясь ко мне, сама по себе, тихо... - Здесь все встречаются...
Все? Так вот почему мы столкнулись с тобой, моя детская любовь? Правда, я-то жив. И я не стремился сюда, я не знал о существовании этого города до того, как попал в него. Ирина молчала. Я тоже. Я мог сказать либо слишком страшную правду, либо ложь в успокоение, но не мог сделать выбор.
Она грустно теребила феньки, рассматривая сияющие на вышедшем наконец из-за туч солнце "гравицапы".
Но я-то... Я-то жив?
Я был рад ее увидеть, но все же долгий срок и странное место встречи...
И что значило "не возвращайся"? Куда? Почему?
Ирина пропала из виду, будто бы и впрямь была призраком и растворилась в воздухе. Я подошел ближе к космическим кораблям. Не для того, чтобы улетать, зачем мне чужие планеты, когда я люблю свою, родную Землю, пусть даже негостеприимно жестокую... Никогда не был поклонником научной фантастики. Просто посмотреть, потрогать... Понять, что это за странный металл. Понять, как они вообще летают. Я честно всегда думал, что такое ну никак не может подняться, тут для топлива, опять же, места нет, да и трения о воздух оно не выдержит.
Но... "гравицапа" была заключена в круг будто бы выстриженной или выеденной травы, и ясно было: переступишь границу - и уже останется лишь один путь - отсюда. А значит, не время. Пощупать не удастся, удастся только посмотреть. Я сел на мокрую траву среди ромашек и задумался. Что делать? Куда податься? И что вообще происходит? Но если я и покину город, то на поезде или корабле, иначе до Севастополя не добраться.
На краю поляны появился еще один человек. Не Ирина, не Ричи. Кто-то еще пока невстреченный, совершенно незнакомый, с обожженными крапивой, покрасневшими руками и ногами. Он опрометчиво прошел той же дорогой, что и я, будучи в шортах и футболке.
Он подошел ближе. Уверенно, четко, ни одного лишнего движения, кроме как один раз почесать ногу. Я с большим сожалением встал.
У этого - глаза были яркие. Я его не знал. То есть думал, что не знал.
- Ника, какая встреча!
Я покраснел, кажется, от макушки до пальцев ног. Голос я вспомнил тут же, хотя совершенно неясно, как это было возможно. Этого человека я помнил десятилетним лопоухим пацаном, вечно в синяках и царапинах, с разодранными штанами и рубашками.
То было последнее лето, проведенное мной у бабушки в деревне. И в нем даже взрослом звучал отголосок этого лета. Но имени я не помнил. И от этого было стыдно вдвойне. Не спрашивать же теперь...
Завершив ритуал дружеских объятий и ударов по плечам и спинам, он спросил меня, как я... вообще? А что можно было ответить. Вроде как жив, может быть, даже здоров, давно не проверял. Особых успехов в жизни нет, но и жаловаться вроде как не на что... что еще?
Мой приятель, кажется, осознал бессмысленность своего вопроса, сам о себе тоже рассказывать не стал, приглашающе махнул рукой в сторону ближайшей "гравицапы". Я покачал головой.
- А что так? - непонимающе спросил он.
- Да хочу сперва понять, что это за город.
- А разве не ясно? Это город, откуда можно попасть куда угодно, - он пожал плечами, - он для того и создан, чтобы из него уехать.
- Куда?
- Я же сказал: куда угодно. Мне пора. Пока! Может, еще увидимся.
Он пожал мою руку и перешагнул полоску границы. Люк "гравицапы" тут же отполз в сторону, открывая темное нутро каюты, в которой через несколько мгновений включился и свет. Приятель детства еще раз помахал мне, забрался внутрь. Люк закрыл.
Я не стал дожидаться взлета и пошел прочь, размышляя. Куда угодно... Но кому угодно? Мне - или Судьбе? Или Случаю? Или жителям города, которые, конечно, есть, но почему-то прячутся.
Кому?
Я чувствовал спиной взлетающую "гравицапу" и пытался сосредоточиться на мысли о том, как бы просочиться через крапиву с наименьшим уроном для себя, а заодно и просто побыстрее.
Может быть, стоило залезть на какой-нибудь забор. Но все они были столь высокими и гладкими, что затея казалась мне безнадежной. Никаких ворот, никакого входа на территорию я не видел. Так что...
Преодолев обратный путь и оказавшись в порту - готов об заклад биться, что по пути туда порт был не там, - я увидел мачты огромных парусников. У причалов же стояли шлюпки, готовые увезти пассажиров на нужные им суда. Пустые, без гребцов. Лишь в одной сидел пожилой сухонький лодочник в пиджаке советского образца, кепке и с самокруткой в зубах. Подошедшему мне он тоже предложил самокрутку, я как можно вежливее отказался, стараясь не смотреть ему в глаза.
Черные, пустые.
Но он все-таки был живым. Стал расспрашивать меня, кто я, откуда, что вообще в мире творится, кто с кем воюет. Внимательно все выслушивал. Представился - Хароном-перевозчиком.
"Граница города лежит на полпути между причалом и кораблями," - вот что он сказал.
Мозаика постепенно собиралась. Я вспомнил, что проводница моего поезда не сходила с подножки вагона на платформу, вспомнил слова Ричи.
Но так отсюда можно всю жизнь никуда не уехать, выбирая. Я подумал, кивнул Харону на самую маленькую яхточку, влез в лодку.
Портовые улочки остались позади.
Вы уверены?
Да. Я уверен.
Шлюпка отчалила. Харон греб быстро, но совершенно не напрягался. Было отчаянно горько уезжать, но однажды уехать было все равно необходимо.
***
Я сидел на мягком песке у древних камней Херсонеса, и Город-Перекресток казался мне просто фантастическим сном. Эхом звучали в голове слова "никогда не возвращайся". Значит, я не мог возвращением проверить существование города.
Но то, что уехал из Москвы на поезде, а в Севастополь прибыл - на яхте - сном явно не было, и никак иначе не объяснялось.
Очень жду ответов, как он вам.
Эпиграф:
"Или Город-Порт, город, из которого уходят все поезда, откуда можно уехать в любое место, но в котором можно побывать только один раз в жизни, где рядом располагаются обычный вокзал и сверкающий космодром, и небольшая старинная гавань. Говорят, там пересекаются все пути. И еще говорят, что там можо встретить потерянного навсегда друга"
(с) Лин Лобарев, "Дорога, которая никогда не кончается"
"Молодой человек, вам через полчаса выходить," - разбудила меня полная тетя-проводница. Я подивился, что вообще спал - в поездах это мне удавалось крайне редко - отцепил от сетчатой полки для полотенец и прочих необходимых в дороге предметов, посмотрел на них. Меня подняли подозрительно рано. Мне еще часов пять ехать, я же в Севастополь. Но проводница успела уйти, кричать я не хотел, дабы не будить соседей. А значит, надо было сползти с насиженной-належанной обжитой и привычной верхней полки и осторожно, не мешая спящим на боковых, просочиться в купе проводников.
Но очутившись внизу и взглянув в окно, я увидел серую хмарь и слабо моросящий дождик. Покидать поезд окончательно расхотелось, я зевнул, но тем более надо было идти и выяснять, какого, собственно, черта. Проводница, увидев мою сонно-помятую физиономию, предложила мне кофе. На халяву. Но удивляться уже было тяжело, да и гораздо больше меня волновал пейзаж, проносящийся за окном. Вместо ожидаемого бескрайнего раздолья казацких степей юго-восточной Украины взору моему открывались совершенно среднерусские, если не более северные, леса, перемежавшиеся индустриально-постапокалиптическими видами полуразрушенных заводов и незавершенных строек. Я ехал не туда. И этим и объяснялась необходимость высадки. Но ведь еще вчера мы двигались как надо. Курск, Белгород, ночью - Харьков и господа украинские таможенники.
Быстро допив обжигающий кофе, я вернулся к своей полке, так никого ни о чем и не расспросив. Собрал постель. Несмотря на шум, издаваемый мной, соседи не просыпались. Стащил с третьей полки небольшой видавший виды рюкзак со своими нехитрыми пожитками. Приготовился выходить. В Севастополе меня никто не ждет, я надеялся лишь на удачу, что получится по прибытии снять койко-место недалеко от берега, так что маленькое приключение не могло особо сильно мне помешать.
И вот я стоял на перроне, с рюкзаком за плечами, уже попрощавшись с проводницей. Поезд медленно уползал, продолжая свой вечный, уж по крайней мере пожизненный путь. Тут до меня дошла еще одна странность. В Москве я садился в обычный зеленый вагон. Уходящий же поезд был красным, как, например, "Красная Стрела". А из динамиков где-то надо мной звучало "Прощание славянки".
Других поездов не было, перрон был пуст: ни скамеек, ни бомжей, ни бабулек с газетами, ни дедулек с фруктами и мороженым. Особых архитектурно-дизайнерских изысков тоже не было заметно. Внизу заросшие травой, полувросшие в землю деревянные шпалы и потускневшие рельсы, прямо подо мной - платформа, асфальтированная, по-столичному высокая. С одной стороны - на удивление чистый, без всяких граффити, заводской забор, с другой - бетонная коробка здания вокзала. Закончив процесс оглядывания, я направился именно в последнюю, купить чего-нибудь съестного - и выйти в город. И узнать, что это за город. Ибо на перроне не было никакой таблички, никакой вывески, никакого "Добро пожаловать в...", и, уж конечно, никакого намека на табло прибытия-убытия поездов. Заходили ли сюда другие составы, кто вообще посещал этот город - я не знал.
Здание вокзала было не оживленней, чем платформа. Я нашел автомат, выдающий кофе и шоколадки, с удивлением обнаружил, что он принимает рубли, но не принимает гривны, и порадовался, что еще не успел поменять деньги. Шоколадки были исключительно загранично-невкусные, которые я мог бы съесть разве что проголодавшись окончательно и бесповоротно. Да и то не факт, что столь сладко-липкая еда придется по вкусу моему желудку.
Кафешка, книжный магазин и кассы здесь, конечно, тоже имелись, но какой в них смысл, если они закрыты? Если все заперто на замки, большей частью дачно-амбарные, их ничего не стоит открыть складным супер-ножом, у меня там даже отвертка есть, но зачем...
Я вышел из вокзала на улицу. Ничего не менялось. Пусто, безлюдно. Редкие капли дождя. Темный сырой асфальт. Но город все же зеленый. Деревья, кусты. Некоторые цветут. Какие - не пойму, не силен я в ботанике. И не только цветут, но и пахнут на полгорода. Воробьи чирикают. Голуби воркуют. Но в окружающих домах - здесь они похожи на родные московские хрущевки да на корпуса безумного НИИ - закрыты все окна, свет не горит, не вывешено на балконы только что постиранное белье, не греются ленивые кошки, вообще движения не чувствуется. А вот велосипеды и лыжи на тех же балконах, цветы на подоконниках - были. Казалось, район покинут буквально вчера всеми своими млекопитающими обитателями, казалось, они ушли быстро, не успевая забрать все вещи, но и не надеясь вернуться.
Я свернул во дворы. Идти по пустому проспекту было как-то уж совсем не по себе. Я шел - и вспоминал свое детство, неяркость окраинных дворов с облупившейся краской город и вечно недостающими досками качелей. Тогда почти не было игрушек, старые оказались поломаны уже старшими братьями и соседями, новых было не купить, а о возможности существования тех, которыми играют нынешние дети, мы тогда даже и не подозревали.
Во втором из дворов на качелях сидел человек. Первый человек, увиденный мною в этом городе. Он был совершенно не к месту, он нарушал безлюдность. Но все же я подошел к нему. Он был молод, примерно мой ровесник, в бежевой в коричневую клетку рубашке, почему-то абсолютно сухой, несмотря на морось, черных джинсах, со светлыми взлохмаченными волосами. На правой руке его болталась пара уже совершенно вылинявших нитяных фенек с намертво затянувшимися узелками завязок и растрепанными хвостиками.
Наконец заметив меня, он поднял голову. Лучше бы этого не делал. Глаза были темные, но совершенно никакие, пустые, безмысленные. Они казались приклеенными к его лицу с пушистыми ресницами и по-детски пухлыми щеками.
- Это Перекресток, - неожиданно произнес он бесцветным, механическим голосом. Так разговаривают программы, читающие вслух текстовые файлы. Но, наверно, именно поэтому я непроизвольно дернулся, отшатнулся, отступил на шаг.
- Что?
- Это Перекресток. Здесь пересекаются - Пути, - столь же безжизненно произнес он, на его лице, помимо губ, не дрогнул ни один мускул, но что-то подсказывало мне - он считает, что все сказал, спрашивать дальше - бесполезно.
Я кивнул, отошел, повернулся к нему, поднял в прощальном салюте руку. К моему удивлению, он ответил мне тем же, а потом, уже в спину, вдогонку мне, донеслись слова:
- Не возвращайся. Слышишь - не возвращайся никогда!
Эти слова должны бы были показаться мне угрозой. Но почему-то я не чувствовал в них зла или недоброжелательности, их истинный смысл ускользал от меня, как кусок мокрого мыла при попытке стирать что-то вручную.
Мне было страшно.
Я шел куда попало: пока не попадались дома или заборы - напрямик, потом в сторону. Город постоянно менялся. Вот я на узких улочках между невысокими старинными домами, стоящими вплотную друг к другу - совсем как в центральной Европе. Вот многоэтажная застройка из стекла и металла, вот - коттеджи...
И по-прежнему никого.
Вдруг я почуял запах йода. Водоросли. Море.
Порт.
Странный городок - как там, Город-Перекресток? - оказался еще и приморским. В порту не было кораблей, жирафы грузовых кранов стояли не двигаясь, но волны ударялись в бетон. Они-то никуда не могли деться, они оставались живыми.
Сквозь тучи проглянуло солнце. Дождь прекратился. В небе мелькнуло что-то непонятное. Падающая звезда? Но не днем же? Комета? Они медлительней... Это что-то постепенно опускалось где-то вроде бы не так уж далеко.
Все направления равны, когда не знаешь, куда идти. Можно и туда. Посмотрю.
Хотя бы понять...
Солнце было не того цвета, не той яркости, не того размера, какого вроде бы полагается быть солнцу. Да и просто... Ну нет в России таких городов, моря у нас на такой широте нет, ну не во Владивостоке же я! Проще поверить в иной мир, что и сделаю, тем более, не только в море дело. Это будто мозаика из улиц и кварталов разных городов и стран.
Вот так размышляя, я наткнулся на трамвай, шедший вроде бы в нужную сторону. Кондуктора не было, вагоновожатого - тоже, он ехал совершенно самовольно и самостоятельно. Остановился. Открыл двери. Я сделал шаг по направлению к ним, но тут где-то в мыслях прозвучало: "Вы уверены, что хотите покинуть Перекресток?" Я невольно вспомнил родной компьютер и винду, но в данном случае предупреждение было кстати.
Эти слова обладали интонацией, и смысл мог быть только один: это необратимо. Я покачал головой. Трамвай - это хорошо, но уезжать ничего не поняв... Как-то это глупо, неправильно. Запомню этот трамвай, захочу уехать - вернусь. По крайней мере, я теперь знал, что отсюда уехать - можно.
Дома становились выше. Бетонные коробки. Потом этот квартал резко оборвался (а трамвайные рельсы давно уже ушли куда-то в сторону), его сменили закрытые наглухо заводы с узкими-узкими, заросшими крапивой, полынью и лопухами проходами между заборами. Через эти проходы я и шел, видя лишь полосу неба наверху и бесконечность стен впереди, отчаянно надеясь, что у нее все-таки будет конец, что она обманчива.
Кончилась.
Передо мной расстилался заросший ромашками луг, со странными выгоревшими кругами. Блестели какие-то металлические штуковины, в среднем размером чуть больше газетного киоска. Они были до невозможности отполированные, и...
Вот послышался шум, из-под одной из штуковин повалил дым, возникло пламя, и она медленно-медленно вертикально поднялась над лугом и ушла в небо. Она опалила траву под собой, но огонь не распространялся. Я был готов голову дать на отсечение, что это какая-нибудь гравицапа из фантастической реальности.
Но на это не было времени. Из зарослей кустов неподалеку от меня вынырнула хрупкая девушка, и я едва не упал от неожиданности. Нет, нет, девушек я не боялся... Но она уже четыре года как уехала в Америку, и я знал, что она погибла там в авиакатастрофе. А вот теперь стояла совсем рядом, живая и здоровая, глядя туда, куда улетела "гравицапа".
Потом обернулась ко мне, ласково так посмотрела:
- Здравствуй...
Она тогда, давно относилась к окружающим не так, как другие. Не флиртовала с мальчиками, не состязалась в нанесении боевого макияжа с девчатами, она была открытой, простой в общении и веселой.
Она не была красавицей, но светло-русая ее коса была гордостью не только ее, но и всего класса.
- Здравствуй, Ира. Ты ничуть не изменилась.
- А ты повзрослел...
В ее речи чуть-чуть чувствовался какой-то английский акцент. Почти четыре года сделали свое дело.
Говорить не получалось. Единственным, что вертелось на языке, было: "как здорово, что ты все-таки жива"... Но это звучало как-то неверно. Вдруг я просто ошибся, перепутал ее с кем-нибудь еще...
- Ник, скажи, ты - тоже?
В этих словах было столько горечи, что я понял, что именно "тоже", и покачал головой. Объяснений она не потребовала, так что даже если вопрос был не о том, о чем подумал я, то правильный ответ я все равно угадал.
Но все же я поспешил добавить то, что узнал от странного парня с пустыми глазами:
- Ира, это Город-Перекресток...
Она кивнула.
- Ник, я покажусь тебе жутко бестактной, но... ты не видел Ричи?.. моего мужа... - она замялась, вспомнила, что я не знаком с ее мужем, достала из кармана фотокарточку... Светлые взлохмаченные волосы, пушистые ресницы... Но нынче серебро было залито черной непроглядной краской. На руке у Ирины были точно такие же линялые феньки.
Я покачал головой. Не стоило ей раньше времени говорить. Может, я еще ошибся, и это был вовсе не ее муж, а кто-то другой. Может, все обойдется.
- Он тогда сказал: встретимся на Перекрестке, - задумчиво проговорила Ирина, не обращаясь ко мне, сама по себе, тихо... - Здесь все встречаются...
Все? Так вот почему мы столкнулись с тобой, моя детская любовь? Правда, я-то жив. И я не стремился сюда, я не знал о существовании этого города до того, как попал в него. Ирина молчала. Я тоже. Я мог сказать либо слишком страшную правду, либо ложь в успокоение, но не мог сделать выбор.
Она грустно теребила феньки, рассматривая сияющие на вышедшем наконец из-за туч солнце "гравицапы".
Но я-то... Я-то жив?
Я был рад ее увидеть, но все же долгий срок и странное место встречи...
И что значило "не возвращайся"? Куда? Почему?
Ирина пропала из виду, будто бы и впрямь была призраком и растворилась в воздухе. Я подошел ближе к космическим кораблям. Не для того, чтобы улетать, зачем мне чужие планеты, когда я люблю свою, родную Землю, пусть даже негостеприимно жестокую... Никогда не был поклонником научной фантастики. Просто посмотреть, потрогать... Понять, что это за странный металл. Понять, как они вообще летают. Я честно всегда думал, что такое ну никак не может подняться, тут для топлива, опять же, места нет, да и трения о воздух оно не выдержит.
Но... "гравицапа" была заключена в круг будто бы выстриженной или выеденной травы, и ясно было: переступишь границу - и уже останется лишь один путь - отсюда. А значит, не время. Пощупать не удастся, удастся только посмотреть. Я сел на мокрую траву среди ромашек и задумался. Что делать? Куда податься? И что вообще происходит? Но если я и покину город, то на поезде или корабле, иначе до Севастополя не добраться.
На краю поляны появился еще один человек. Не Ирина, не Ричи. Кто-то еще пока невстреченный, совершенно незнакомый, с обожженными крапивой, покрасневшими руками и ногами. Он опрометчиво прошел той же дорогой, что и я, будучи в шортах и футболке.
Он подошел ближе. Уверенно, четко, ни одного лишнего движения, кроме как один раз почесать ногу. Я с большим сожалением встал.
У этого - глаза были яркие. Я его не знал. То есть думал, что не знал.
- Ника, какая встреча!
Я покраснел, кажется, от макушки до пальцев ног. Голос я вспомнил тут же, хотя совершенно неясно, как это было возможно. Этого человека я помнил десятилетним лопоухим пацаном, вечно в синяках и царапинах, с разодранными штанами и рубашками.
То было последнее лето, проведенное мной у бабушки в деревне. И в нем даже взрослом звучал отголосок этого лета. Но имени я не помнил. И от этого было стыдно вдвойне. Не спрашивать же теперь...
Завершив ритуал дружеских объятий и ударов по плечам и спинам, он спросил меня, как я... вообще? А что можно было ответить. Вроде как жив, может быть, даже здоров, давно не проверял. Особых успехов в жизни нет, но и жаловаться вроде как не на что... что еще?
Мой приятель, кажется, осознал бессмысленность своего вопроса, сам о себе тоже рассказывать не стал, приглашающе махнул рукой в сторону ближайшей "гравицапы". Я покачал головой.
- А что так? - непонимающе спросил он.
- Да хочу сперва понять, что это за город.
- А разве не ясно? Это город, откуда можно попасть куда угодно, - он пожал плечами, - он для того и создан, чтобы из него уехать.
- Куда?
- Я же сказал: куда угодно. Мне пора. Пока! Может, еще увидимся.
Он пожал мою руку и перешагнул полоску границы. Люк "гравицапы" тут же отполз в сторону, открывая темное нутро каюты, в которой через несколько мгновений включился и свет. Приятель детства еще раз помахал мне, забрался внутрь. Люк закрыл.
Я не стал дожидаться взлета и пошел прочь, размышляя. Куда угодно... Но кому угодно? Мне - или Судьбе? Или Случаю? Или жителям города, которые, конечно, есть, но почему-то прячутся.
Кому?
Я чувствовал спиной взлетающую "гравицапу" и пытался сосредоточиться на мысли о том, как бы просочиться через крапиву с наименьшим уроном для себя, а заодно и просто побыстрее.
Может быть, стоило залезть на какой-нибудь забор. Но все они были столь высокими и гладкими, что затея казалась мне безнадежной. Никаких ворот, никакого входа на территорию я не видел. Так что...
Преодолев обратный путь и оказавшись в порту - готов об заклад биться, что по пути туда порт был не там, - я увидел мачты огромных парусников. У причалов же стояли шлюпки, готовые увезти пассажиров на нужные им суда. Пустые, без гребцов. Лишь в одной сидел пожилой сухонький лодочник в пиджаке советского образца, кепке и с самокруткой в зубах. Подошедшему мне он тоже предложил самокрутку, я как можно вежливее отказался, стараясь не смотреть ему в глаза.
Черные, пустые.
Но он все-таки был живым. Стал расспрашивать меня, кто я, откуда, что вообще в мире творится, кто с кем воюет. Внимательно все выслушивал. Представился - Хароном-перевозчиком.
"Граница города лежит на полпути между причалом и кораблями," - вот что он сказал.
Мозаика постепенно собиралась. Я вспомнил, что проводница моего поезда не сходила с подножки вагона на платформу, вспомнил слова Ричи.
Но так отсюда можно всю жизнь никуда не уехать, выбирая. Я подумал, кивнул Харону на самую маленькую яхточку, влез в лодку.
Портовые улочки остались позади.
Вы уверены?
Да. Я уверен.
Шлюпка отчалила. Харон греб быстро, но совершенно не напрягался. Было отчаянно горько уезжать, но однажды уехать было все равно необходимо.
***
Я сидел на мягком песке у древних камней Херсонеса, и Город-Перекресток казался мне просто фантастическим сном. Эхом звучали в голове слова "никогда не возвращайся". Значит, я не мог возвращением проверить существование города.
Но то, что уехал из Москвы на поезде, а в Севастополь прибыл - на яхте - сном явно не было, и никак иначе не объяснялось.
